[Nymph]

Наверное, это звучит нелепо: удачно выйти замуж - и едва не лишиться семьи из-за того, что муж, хороший, прекрасный муж, решил однажды стать еще лучше... Но кто сказал, то борьба хорошего с прекрасным обходится без жертв?


В Париже мужчины безвозрастны и улыбчивы, в Лондоне - худощавы и льстивы, в Москве - толсты и угрюмы.

Из дорожных записок конца XX века


Как говорила одна моя знакомая, "я же не виновата, что вышла замуж за нового русского". А я не виновата, что мой муж перестал им быть. Когда мы шесть лет назад познакомились, ничто не предвещало такого трагического финала: Олег был толще, солиднее и самоувереннее, чем все мои предыдущие ухажеры вместе взятые.



И если не первое и второе, то третье явно произвело на меня впечатление. Как и полагается "большим" людям, он ходил с неизменным выражением угрюмой важности на лице, а на окружающих смотрел строго или снисходительно. Эти первичные признаки зарождающегося класса буржуазии производили магическое действие на окружающих: в ресторанах нас обслуживали быстро, а на улице не приставали даже с вопросами о времени.



Еще один очевидный плюс: я рядом с ним всегда выглядела худой и стройной, даже если на самом деле... К тому же в нашей семье я сразу заняла место великого спортсмена: в клуб я ходила как минимум раз в месяц (а иногда и два!). Я даже пыталась пару раз пролоббировать интересы разных спортивных секций.



Но, несмотря на мои уверения, что Портос ведь на чем-то ездил - верховая езда не прошла - под весомым предлогом заботы с животных. (В Портосе было 115 килограмм?!) А горные лыжи были отметены после первого же моего падения (как наименее ценный член семьи, я была пущена вперед).



Зато нас всегда радушно принимали хозяева ресторанов и гостиниц. У них сразу создавалось приятное убеждение, что еще немного таких клиентов, и год будет очень прибыльным. Гармония московской жизни нарушалась лишь визитами в Старый Свет. Он нам давал понять, что с нами что-то не то. Вернее, сначала мы думали, что с ним что-то не то. Но три высших образования на двоих дали о себе знать, и мы обратили взоры в зеркало.


В начале 90-х все думали, что дело в деньгах. Потом начало казаться, что вопрос решается их количеством. Затем мы зашли в тупик. В Москве появились сыр пармезан, частные колледжи и последние коллекции дизайнеров, а даже самая элитарная часть населения по-прежнему разительно отличалась от европейских собратьев. Неумением быть простыми и понятными (а как без "Мерседеса", джипа охраны и каменного лица дать понять окружающим, кто есть who?), нежеланием быть приятными, особенно (не дай Бог!) с
нижестоящими, невозможностью расслабиться и просто получать от жизни удовольствие - гуляя по улицам, лежа на траве в парке, поддерживая вежливый разговор со смешной бабушкой на лавочке.



5 февраля 1997 года Олег собрался в клуб, сказал, что будет плавать. "Ролекс" спортивный зачем-то нацепил, швейцара пугать. Чувствует себя явно неловко, меня с собой не взял.
Вернулся быстро. Сказал, что в зал решил не ходить, ограничился бассейном. (Конечно, как же он подойдет к тренеру и скажет: "Я очень толстый, хочу похудеть. Что вы мне посоветуете?") В бассейн влез сразу (чтобы не глазели) и энергично поплыл.
После трех гребков перевернулся на спину и поплыл медленнее. Плавал минут пять, после чего вылез из бассейна и задумчиво перешел в сауну. Мысли было две: "Я не умею плавать" и "Часы мне мешают".


17 июня 1997 года. Мой муж заявил, что хочет попробовать летом не есть мяса: тяжело, жарко.


- Что же ты теперь будешь есть?


Уверяет, что прекрасно проживет на рыбе. Что совесть его не замучила и съеденные им стада по ночам ему в глаза не смотрят Говорит, что хочет выглядеть лучше, что перестал получать удовольствие от жизни, что нужно что-то менять. Звоню подруге. Ее первая реакция:



- Что же он теперь будет есть???


17 октября 1997 года. Вегетарианец в нашей стране почти как голубой, но чуть лучше наркомана. Все родственники на ушах: боятся, не опасно ли это для здоровья. На семейных обедах упрашивают съесть хотя бы кусочек баранины и страшно обижаются, когда Олег отказывается.


15 декабря 1997 года. Олег перестал есть не только мясо, но белый хлеб и сладкое Уверяет, что не хочет. Что значит - не хочет? Как можно всю жизнь есть и вдруг не захотеть? Не понимаю.


29 января 1998 года. Судя по всему, моему мужу не дают покоя лавры Ихтиандра: он по полчаса как заведенный носится туда-сюда по бассейну. В клубе он перестал быть самым толстым и даже начал подтрунивать над "чайниками".


За три года, что мы вместе, Олег тяжелее "Коммерсанта" ничего в руки не брал. А тут на него что-то нашло: Толстой, Старый и Новый Завет, Ремарк, Чехов, Радзинский. Целыми днями сидит с книжкой, как тургеневская барышня!


5 апреля 1998 года. Мы стали часами обо всем разговаривать - о книгах, фильмах, людях. Нет, мы неплохо раньше жили, просто каждый своим миром: моя работа, мои друзья, мои мечты, и Его работа, Его друзья, Его желания.


А теперь неожиданно выяснилось, что он хочет, чтобы мне было хорошо. Я к такому повороту событий не готова, и мне даже немного страшно...


Его "новый имидж" вносит в нашу жизнь разнообразие: переезжающие соседи, покоренные его улыбчивостью, позвали грузить мебель. Олег задергался: может, зря он решил стать "простым и понятным"?


23 августа 1998 года. Первый раз такое слышу, чтобы заморозка не брала! Олег был у зубного, и тот отправил его домой: невозможно работать.


- Ты что - пил?

- Пил. Сейчас не пьют только сердечники. Такое впечатление, что с 19 августа выпито больше, чем за майские и новогодние вместе взятые.

- Может, ты алкоголик?

- А я откуда знаю? Мне и одного стакана хватит, чтобы под столом валяться, а он выпьет бутылку, сядет в машину и поедет домой. И не он один. Все - алкоголики?


2 октября 1998 года. У нас новые новости: теперь мы не пьем водку и коньяк, а только вина и шампанское. То есть я - по-прежнему, а Олег - уже две недели. По непонятной мне логической цепочке из-за этого ему пришлось отказаться от кофе и сигар.


8 ноября 1998 года. Куда теперь это все девать? V нас шкафы, как у Элтона Джона, забиты кипами мужской одежды. Только вещи 58-го размера, а Олег уже носит 54-й. Европейцы старые вещи сдают в charity shops - для безработных и бездомных. Но я в жизни не видела ни одного нищего с размером одежды XXL...


5 января 1999 года. Все друзья, как на работу, ходят к нам на ежедневную "елку". Мы играем в шарады и разбойников, рвем хлопушки и спорим на тему, хороший ли человек Березовский. Олег в этом сумасшедшем доме массовик-затейник... Мне смешно и странно, когда я вспоминаю, как раньше его все боялись и называли "роботом, а не человеком".